АНАГОГИЯ (от греч. – вести вверх, возводить) – метод православной философии, предполагающий синтетическое (рационально-интуитивное, философско-художественное) познание, исходящее из цели рассматриваемого предмета и синергических намерений мыслящего субъекта. Первоначально термин означал «духовное» и «мистическое» осмысление текста Библии на основе религиозного опыта и Боговидения самого интерпретатора. Утвердился в Александрийской школе патристики. Метод представляет собой высший уровень библейской экзегетики (объяснения и толкования библейских текстов), направленной на выяснение духовной цели Священного Писания. Наибольшее развитие он получил в восточно-христианской традиции, особенно в творениях Григория Нисского (332/340 – около 394 гг.) и Симеона Нового Богослова (949/956 – 1022/1037 гг.). В Западной Европе анагогия стала применяться благодаря усилиям Беды Достопочтенного (около 672 – около 735 гг.). Данте (1265–1321 гг.) нашел ей в «Пире» независимое от Библии применение к тексту своего произведения «Новая жизнь». В России в святоотеческой герменевтике анагогия вошла в употребление в середине XVI в. и стала известна в основном благодаря сочинениях Максима Грека (1470–1556 гг.) с его утверждением «духа» истины, в котором человек живет «всем своим существом», а во второй половине XVII – первой половине XIX в. она стала ключевым понятием в философско-богословской мысли ученых монахов Тихона Задонского (1724–1783 гг.), Паисия Величковского (1722–1794 гг.), московских митрополитов Филарета (Дроздова; 1783–1867 гг.) и Платона (Левшина; 1737–1812 гг.). Их усилия были направлены на покаянное самопознание и на выражение антиномичных форм мышления (т.е. логически невозможных соединениях двух противоречащих друг другу высказываний относительно одного и того же предмета мысли), которые московский митрополит Платон (Левшин) называл «окололичностями». В его творческом наследии анагогия приобрела метафизическое значение, получив трансцендентное и конкретно-онтологическое обоснование в характерном для отрицательного (апофатического, мистического) богословия допущении «тайны» Бога и со-бытийной «тайны» человека в их не менее таинственной взаимосвязи. Все это предполагает антиномический характер анагогического познания, органически исключающего фанатическую претензию на обладание абсолютной и универсальной истиной. При этом центр тяжести переносится им на антропоцентрическое постижение конкретного со-бытия познающего с помощью внутренней целостности его душевных сил: воли, памяти и разума.