АРТЕМИЙ - Страница 2

Однако отрезвленный печальным опытом, он круто перестроился на полемику со всеми крайностями и еретическим духом развернувшегося там Феодосия Косого. В Литве Артемий встретил другого знаменитого беглеца из Москвы – князя Андрея Курбского. Оказалось, что уровень их общей и богословской культуры значительно выше весьма элементарного уровня православного сознания русских масс в Литве, и оба они душа в душу начали работать на поприще церковного просвещения. Курбский в своих дружеских отзывах об Артемии, узнав его только теперь, уже внутренне созревшего и преображенного, утверждает его полную невиновность и объясняет гонения на него клеветой и одной злобой стяжателей. Из литературного наследия Артемия сохранилось шестнадцать посланий, из которых пять (два адресованных царю и три – неизвестным единомышленникам) относятся к московскому периоду его жизни, девять – к литовскому, когда мировоззрение Артемия значительно изменилось. В московский период Артемий во многом являлся последователем Нила Сорского. Идеальной формой монашества он считал особножитие, которое в его понимании было равнозначно скитничеству, пропагандируемому Нилом Сорским. Подобно Нилу Сорскому путь к устранению пороков монашества Артемий усматривал в личном самоусовершенствовании иноков. Но если Нил Сорский делал акцент на внутренней борьбе со «страстными помыслами», то Артемий главным считал «дела» человека – исполнение им «заповедей Господних». Исходя из этого, он придавал мало значения церковной обрядности и полагал, что не исполняющим «заповеди Господни» не могут помочь ни посты, ни молитвы, ни «бдение протяженное», ни церковное украшение. Важнейшей из заповедей Артемий считал евангельскую заповедь любви – любви к Богу и любви к ближнему. Следствием признания главенствующей роли заповеди любви явилась широкая терпимость Артемия в отношении еретиков. Он считал, что к заблуждающимся и сомневающимся, если сомнение происходило от «неведения», следовало относиться с кротостью, даже в тех случаях, когда сомнению подвергались не только «обычаи» (обряды), но и догматы. В силу этого убеждения Артемий ересь Матвея Башкина, отрицавшего, в частности, догмат Троицы, рассматривал как «ребячье» мудрствование, имевшее место от неведения. Так, призыв гуманно («с кротостью») относиться к заблуждающимся и широкая трактовка Артемием понятия заблуждения приводили в применении к условиям Русского государства XVI в. к отрицанию не только казней еретиков, но и самого понятия еретичества. Большое место в его системе взглядов занимала тема «книжного учения». Повторяя слова Нила Сорского о том, что «Писания много, но не вся божественна суть», Артемий полагал, что для того, чтобы разобраться в истинности Писания, следует учиться, и разум приобретается человеком только посредством учения. Правда, говоря о необходимости учения, он имел в виду познание «разума божественных Писаний», т.е. изучение человеком Священного Писания. Однако несомненно, что призыв к книжному учению должен был способствовать объективно распространению грамотности и пробуждению самостоятельной мысли в широких кругах русского общества. Большой интерес имеет высказывание Артемия о соотношении «телесного» и «духовного»: «...Вся духовная от телесных рождаются, якоже от нага зерна клас, тако бо предваряют духовных всегда телесная...», – представляющее собой, по существу, утверждение первичности материального начала и зависимости от него духовного. Публицистическая деятельность Артемия содействовала появлению ростков вольномыслия, и не случайно Феодосий Косой, наиболее радикальный из еретиков Древней Руси, был его учеником. В литовский период своей жизни Артемий перешел на позиции защиты православия и обличал другие вероисповедания, а также ереси.



 
PR-CY.ru