Непознаваемость Бога у них имеет совершенно радикальное значение: она не может быть обоснована совершенной простотой Божественного Существа. Иначе  можно было бы предположить сущность, познаваемую (если не вполне, то хотя бы отчасти) с помощью аналогий: сущность простую, аналогичную своим атрибутам. Напротив, исходя из непознаваемости Бога, можно, скорее, утверждать, что о Нем нельзя говорить как о простой сущности, т.к. это было бы посягательством на Его абсолютную непознаваемость. Цель апофатического богословия отсюда – превышающее разум соединение с Богом; для его достижения нужно выйти за пределы знания и за пределы сущего, по отношению к которому всякое знание относительно, и оно приводит к осознанию немощи человеческого разумения. Утверждение непознаваемости Божьей не означает, однако, для святых отцов отказа от богопознания, но это познание идет путем, основная цель которого – не знание, но единение с Богом, обожение. Это не абстрактное богословие, оперирующее понятиями, но богословие созерцательное, возвышающее ум к «умо-превосходящим» реальностям. Поэтому догматы церкви часто представляются рассудку антиномиями; они тем неразрешимее, чем возвышеннее тайна, которую выражают. Задача состоит не в их устранении путем приспособления догмата к нашему пониманию, но в изменении ума для того, чтобы прийти к созерцанию богооткрывающейся реальности. Поэтому апофатизм – это, прежде всего, расположенность ума, отказывающегося от составления понятий о Боге, превращающего каждую богословскую науку в созерцание тайн Откровения. И поэтому христианство – не философская школа, оперирующая абстрактными понятиями, но, прежде всего, общение с живым Богом. Святые отцы, верные апофатическому началу богословия, сумели удержать свою мысль на пороге тайны и не подменять Бога Его идолами. Поэтому между философским исканием Бога и христианским богословием лежит бездна; даже тогда, когда богословие, казалось бы, идет по стопам философии. Так, Григорий Нисский и автор «Ареопагитик» видят в апофатизме не само Откровение, а лишь его вместилище, поскольку, как они утверждают, лишь на апофатическом пути можно достичь личного присутствия сокрытого Бога. Божественная же сокровенность и неприступность Божества не означают потаенности, напротив, Бог открывается, и апофатическое богословие не исключает Откровения. «Восхождение» потому и возможно, что Бог «нисходит», открывается, является. Поэтому апофатическое богословие не столько отрицает, сколько утверждает возможность познания Бога. В противоположность «отрицаниям» (апофатическому пути, который возводит к соединению) путь «утверждений» (катафатический путь) нисходит как лестница «богоявлений» (или богопроявлений) в тварном мире. Но при этом в имманентности Откровения Бог утверждает Себя совершенно трансцендентным творению. Как пишет автор «Ареопагитик», в своем пресущественном бытии Бог непознаваем и непостижим, Он выше всякого понятия и имени, выше всех определений, «выше ума, сущности и знания», но это не значит, что Бог далек от мира или что Он скрывает Себя от разумных духов. Бог существенно открывается, действует и присутствует в тварных существах – творение существует, пребывает и живет силой этого Божественного везде присутствия. Однако Бог присутствует в мире не Своим существом, которое всегда остается недосягаемым, недоведомым и неизреченным, но в Своих «промышлениях» и благостях.