Аритмология проникнута духом антиномизма: «... Только антиномии и можно верить; всякое же суждение неантиномичное просто признаётся или просто отвергается рассудком...». Она основана на убеждении, что «если мир познаваемый надтреснут, и мы не можем на деле уничтожить трещин его, то не должны и прикрывать их». Источник антиномизма и аритмологической расчленённости мира в грехе. «Если есть грех..., то всё наше существо, равно как и весь мир, раздроблены». Антиномизм у Павла Флоренского углубляет тему борьбы космических сил и хаоса, характерную для аритмологии Московской философско-математической школы. Космическое начало он определяет как Божественные «Лад и Строй», противостоящие лжи, смерти, беспорядку, анархии, греху. В человеке борются космические и хаотические силы. Душа, подпадшая греху, «теряет своё субстанциональное единство, теряет сознание своей творческой природы, теряется в хаотическом вихре своих состояний, перестаёт быть субстанцией их». В работе «Макрокосм и микрокосм» Павел Флоренский развивает представление о человеке как малом космосе. Ощущение трагедии, совершающейся в мире, отличает его аритмологию от оптимистических построений Н.В. Бугаева. Аритмологическое чувство «надтреснутости мира» было характерно для многих философов и писателей серебряного века. О «нарушениях сплошности» в проявлениях «субстанциональных деятелей» говорит Николай Онуфриевич Лосский, развивающий идеи монадологии. Чувство надтреснутости бытия было свойственно представителям философии всеединства Сергею Николаевичу Булгакову и Семёну Людвиговичу Франку. «Что всеединство бытия есть надтреснутое, расколотое, внутренне противоречивое, антагонистическое всеединство, – что оно, не переставая быть единством, всё же распадается на две разнородных и противоборствующих половины, – это, как уже было сказано, есть просто факт, который никакими рассуждениями нельзя устранить из мира». Эти трещины бытия есть «бездны зла», существующие лишь в человеческом аспекте. Для Бога бытие целостно. Чувство разобщённости и распада мира, аналогичное исходным интуициям аритмологии, было характерно и для Николая Александровича Бердяева. Этот распад для него связан с действием необходимости, логических законов рассудка, преодолеть его способно лишь свободное творчество. Владимир Францевич Эрн идее непрерывного поступательного прогресса противопоставляет идею катастрофического прогресса, ведущего к концу мира. Протоиерей Василий Васильевич Зеньковский как бы подводит итог размышлениям такого рода: «Мир как целое предстоит перед нами в некоем уже повреждённом состоянии – и жизнь природы свидетельствует о «трещине» в бытии (что богословие связывает с первородным грехом) с такой силой, что только зачарованностью реальным бытием можно объяснить ошибочную мысль, будто в природе всё “естественно”». Непрерывность иллюзорна, реальность прерывна. Непрерывность есть только наша идея, реальность же являет прерывность в бытии, которая возвращает к идее творения: «...С христианской точки зрения эта прерывность, устраняющая мнимую эволюцию одних форм бытия из других, возвращает нас к библейскому указанию, что различные формы бытия появляются по слову Божию...»