К унии примкнули почти все восточные греческие иерархи с константинопольским патриархом Сергием во главе. Защитниками строгого православия на Востоке выступили только два монаха: Максим Исповедник и Софроний, вскоре ставший патриархом Иерусалимским. Они разъясняли православным, что учение о единой энергии есть замаскированное монофизитство, т.к. естество помимо своей энергии есть только отвлеченное понятие или имеет бытие мысленное, а не реальное, и, следовательно, два естества при единой энергии сводятся на деле к одному.

Софроний одним из первых выступил против монофелитов. В своей синодике, адресованной всей христианской пастве и опубликованной в связи с его избранием на патриарший престол в Иерусалиме, он указал на то, что в каждом естестве есть момент деятельности, и выводил отсюда, что каждое естество в силу своей природы необходимо действует. Тем самым вопрос об энергиях был поставлен твердо, и были избегнуты все опасные пункты учения о двух волях. Однако послание Софрония на Западе не произвело необходимого действия, но именно потому, что константинопольский патриарх Сергий умел пользоваться обстоятельствами и вел свое дело чрезвычайно искусно. Он был приверженцем отеческих преданий и делал вид, что не принимает участия в новом религиозном движении, отлично понимая суть спора, и то, к чему он ведет. С одной стороны, он умалчивал в своем послании о собственных шагах, якобы признавая, что спор возник совершенно случайно, и что сам Сергий не вводит и не запрещает новые определения веры. С другой стороны, он предполагал, как несомненное, что единство воли есть то же, что единство действующего. Таким образом, действование, по его мнению, связано не с понятием природы, а с понятием ипостаси. Об одном действии Сергий говорит, что оно упоминается у некоторых отцов; два же действия не упоминаются ни у одного. «Единое действие» страшно звучит для некоторых, а два действия соблазняют многих. Первое тем неудобно, что вводит неопытных в сомнения, в сущности (по мнению Сергия) неосновательные; второе ведет, как к неизбежному следствию, к признанию двух воль, что, с его точки зрения, нечестиво.

Это – догматическая сторона дела. Но была в этом и дипломатическая сторона – отношение к Гонорию как римскому епископу; и здесь Сергий показал себя как знаток дела. Он понимал, что ему нужно привлечь на свою сторону Гонория, а тем самым – и всех западных епископов. В этом случае считалось, что если под известным определением есть подпись римского епископа, то вся западная Церковь дала согласие, хотя на деле это могло обстоять совсем не так.

Из-за жалкого состояния просвещения в Риме Гонорий стоял выше всех своих современников по уровню образования, за что и пользовался у них великим уважением. Между тем Сергию удалось его провести так, что все те указания и выражения, которые константинопольский епископ обозначил в своем послании только штрихами, римский епископ в своем ответном послании громогласно возвестил. Изложение сути спора (в ответном послании) римским епископом содержало только выдержки из послания Сергия, и римский клир вооружился против документа своего епископа, но ведь послание Сергия было Гонорием принято целиком.